«Мы укрывали их, как могли… А ночью выпал снег. И на том месте, где вчера были дети, утром уже возвышался сугроб…» То, что было на войне, Валентина Даниловна Столярова помнит так, как будто это было вчера. Когда фашисты пришли на Жлобинщину, ей исполнилось 10 лет.

— До войны мой отец работал на торфобрикетном заводе, рядом с которым мы и жили. Когда пришли немцы, мы убежали в соседний поселок Грушечка. И хорошо сделали. Ночью начались обстрелы, торфобрикетный завод запылал, как свечка. Сгорели и все дома, которые были рядом с ним. Куда идти?! Где жить?! Бабушка, мама моей мамы, предложила поселиться у нее, в Жлобине. Так мы в войну и кочевали то на торфзавод, то в город, — вспоминает Валентина Даниловна.

— Чтобы как-то выжить, отец мастерил «бахилы»: из резиновых камер (где только он их доставал?!) делал выкройку, зачищал детали «драчкой», склеивал и обменивал на продукты. Такие «бахилы» одевали потом как сапожки или галоши. Другой ведь обуви не было…

Сейчас многие жалуются, что трудно, плохо. Милые мои, самое страшное — это война. А все остальное можно сделать и заработать, было бы желание.

Быстрее! Быстрее!
— Помню, как на площади долго стояли столбы с повешенными. Так фашисты показывали, что будет с теми, кто сопротивляется. Еще страшнее стало, когда немцы отступали…

Нашу семью согнали на улицу Красина. В небольшой дом размером с веранду поместили еще несколько семей: Чудовых, Исаевых, Аникеевых. Привезли нас вечером, а уже в три часа ночи разбудили и с криками «Быстрее! Быстрее!» погнали, как скот. Куда и зачем, никто не знал. Только и успели — захватить с собой нехитрые пожитки-клуночки с едой, посудой. Направили нас в сторону вокзала. Возле второй школы раньше домов не было. Здесь обнесли все колючей проволокой. Так под открытым небом нас и оставили.

В десять часов утра погнали опять. На этот раз на железнодорожную станцию. И опять с криками «Быстрее!», «Не отставай»… За спиной у многих — пожитки-клуночки, вокруг мам — дети: кто за юбку держался, кто на руках сидел, кто на шее висел. Кто-то тележки, кто-то саночки вез с собой. И все это по слякоти, грязи… Март был.

Пригнали нас, как скот, и стали грузить в вагоны. Все тележки, санки — все повыбрасывали. Людей набилось в вагон так много, что как кто стал или сел, так всю дорогу и проехал. Вагон грузовой, вверху только окошко небольшое. Дышать тяжело. Но кому это было интересно?! Закрыли двери, и вперед…

Новое… Ужасное…
— Остановился поезд на станции «Рудабелка». Небольшое белое здание с выбитыми окнами и лес кругом — вот и вся местность. Вдали увидела какие-то огоньки. «Деревня, наверное», — подумала я. Как я ошиблась…

Выгнали нас из вагонов на широкий шлях. Людей — толпа, ни конца ни краю ей. Идем мы и представляем, что скоро появятся дома. Подходим, а там — болото. На одних купинах снег лежит, на других, где посуше, ютятся люди…

Голодным узникам привезли хлеб… Обычный, чуть тоньше «кирпичика». Фашисты бросали его в толпу. Но хлеб был настолько твердым, что только наносил удары…

Всю ночь мимо нас проезжали машины с людьми, а наутро нас погнали дальше. И все это время с криками, битьем отстающих. Моя бабушка с самого Жлобина несла с собой узелок с одеждой, приготовленной на смерть. Идти ей было тяжело. Так фашист узелок обрезал и выбросил вон, а ей выспятка дал, чтобы шла быстрее. Как бабушка плакала… (Валентина Даниловна замолкает и вытирает слезы платком. Молчим несколько минут…)

Свои пожитки по дороге бросали многие — не было сил нести. А детей, которые отставали, фашисты брали за шкирки и бросали в машину.

Пригнали нас в следующий лагерь, через всю территорию которого шел огромный ров. Ширина его была метра два. «Для нас», — подумали тогда многие. Но нет, погнали дальше.
«Ма-а-а-ня!», «Га-а-а-ля!»…

— Утром снова погнали. В какой-то момент дорога к лагерю разделилась: кто-то налево пошел, кто-то направо. А потом перекличку устроили: «Ма-а-а-ня», «Га-а-а-ля», «И-и-и-гнат», «И-и-ван» слышалось то там, то тут в лагере. Искали своих, ведь за дорогу все перемешались, потерялись.

Папа весь путь выдавал себя за старика: он отпустил бороду, одел кожух наизнанку, сгорбился. Фашисты и не заметили ничего… Когда пришли в лагерь, папа для ночевки наломал еловых веток. Мы легли на них, а вокруг — взрослые.

Век не забуду, как рядом с нами выгрузили детей из грузовика. Взрослые старались их укрыть, чем могли. А ночью выпал снег. Утром на этом месте был невысокий сугроб…

Вскоре перед освобождением в лагерь привезли больных и зараженных тифом. Вой и плач не стихали всю ночь… Позже добавилась стрельба. К утру все стихло. По лагерю прокатилось: «Свобода!», «Наши пришли!». Взрослые стали думать о том, как возвращаться домой.

Кто — хлеб, кто — яйцо
— Из лагеря шли через болото, гуськом, след в след. Шаг влево или вправо — подорвешься на мине. А сколько было радости, когда мы встретили своих! — продолжает Валентина Даниловна.

— В Хойниках нас отправили на карантин. Поставили на учет, давали паек с яйцами и сахаром.
Бабушка после лагеря попала в больницу, где и умерла. Двоюродные братья восьми и десяти лет также погибли. Отец ушел в армию. А маму положили с тифом в больницу. Остались мы с братом вдвоем.

…Помню, как на Пасху я вышла из города и пошла через поле в ближайшую деревню (Валентина Даниловна замолкает)… Зайдешь в одну хату — окрайчик хлеба дадут, в другой яйцом угостят. Потом я устроилась помощницей на кухню. Там могла и похлебки поесть… Ой, не дай Бог такого никому!

Главное — мы дома!
— Жлобин встретил нас разрухой. Это сейчас здесь красота! Цените что есть! Так хорошо мы еще не жили! Есть что есть и что пить! А тогда все было разбито, поломано! Нашли свой дом… Фашисты устроили там конюшню. Приютили нас знакомые на кухне, но ненадолго: им надо было свою семью смотреть. Тяжело было. Папа решил строиться. Хоть дом был и небольшим: одна шпала в ширину и две в длину.

Брат устроился в депо, приносил порой сор из вагонов с зерном. Из него выбирали крупины зерна, замачивали их, потом варили суп, — Валентина Даниловна замолкает.

За почти двухчасовой разговор она не единожды вытирала слезы. Судьба у жлобинчанки непростая. Учиться дальше ей так и не довелось. Нужно было ухаживать за родителями. Устроилась сначала кухонной, затем работала поваром, официанткой. А еще свой огород смотрела (несколько грядок есть и сейчас у Валентины Даниловны). И всегда помогала своим знакомым, коллегам. Так воспитала и своих детей. Сын Валентины Даниловны Александр работал на БМЗ мастером по ремонту оборудования. К нему и сейчас обращаются за советом и помощью. Сама жлобинчанка просит и думает только об одном. Чтобы не было войны!

Фото из семейного архива